Z.Q.«Меня зовут Алекс. Мне двадцать девять лет, и я принадлежу к тем двум процентам людей, пол которых при рождении не был определён.
В моём случае, я родился с недоразвитым пенисом и не опустившимися яичками. У меня не было матки или яичников. Однако — по каким-то причинам через два года меня, уже окрещённого Юргеном и «перевязанного голубой ленточкой», решили превратить в девочку. В свидетельстве о рождении значилось нейтральное имя «Алекси» — мой пол, повторюсь, не смогли точно определить, а значит, по законодательству я не считался мужчиной или женщиной.
Итак, со мной начали обращаться, как с девочкой, а в пять лет ампутировали пенис (видимо, потому, что он-таки не достиг возрастной нормы) и яички (чтобы в подростковом возрасте у меня не началась гормональная перестройка). Тогда я ещё не знал, почему вокруг меня периодически появляются врачи. Мне просто объясняли «Там кое-что не так, но добрый доктор всё — чик! — и поправит». У моей кузины была полидактилия (на правой руке у неё был лишний палец), и колдовство надо мной носило тот же необременительный характер. Когда мне исполнилось десять, мать рассказала, что у меня якобы была опухоль в животе, грозившая мне заворотом кишок. Какой нормальный ребёнок разбирается в медицине настолько, чтобы не преисполниться благодарности, а тут же заподозрить неладное?.. Я не был вундеркиндом и поверил.
Однако, в двенадцать лет я был шокирован открытием. На уроке биологии нам рассказывали о человеческой анатомии: учительница раздала девочкам прокладки и тампоны и велела дома научиться ими пользоваться, чтобы месячные не стали для нас дикой неожиданностью. «Да будет свет! — сказал электрик». Я не мог найти, что же надо закрыть этими гигиеническими средствами — и после пары дней мучительных раздумий отправился к матери. Та была вынуждена частично открыть мне правду, но так запиналась, что я потребовал отвести меня к семейному доктору. Тот, по традиции всех бесчувственных эскулапов, объяснил: что-либо предпринимать поздно, я девочка окончательно и бесповоротно. Но яички-то бывают у мальчиков, и когда-то они были у меня!
Внезапно я оказался перед дилеммой: кем себя считать. Я пошёл по самому лёгкому пути и счёл себя уродом. К пятнадцати годам я профессионально занимался членовредительством. Однажды в приступе депрессии я затушил о себя 16 сигарет и еженедельно резал руки ножом. Как-то я решил на этом не останавливаться, и порезал вены — разумеется, неправильно… меня откачали. Затем я пристрастился к наркотикам, да не к безобидной травке, а к кокаину.
К девятнадцати годам я несколько раз был на пороге смерти, но в какой-то момент мне это надоело — я пошёл работать на телефон доверия, чтобы убедиться, что вокруг существует куча народу с проблемами не меньше моей. Я нанялся работать в попечительский совет родного города, учился на социального работника.
А вскоре после этого выяснилось, что у меня сильнейшая лейкемия. Что ж… я прошёл через курс химиотерапии, радиотерапии, у меня отказывали внутренние органы (типа почек и печени), я тринадцать недель пролежал в коме и однажды проснулся, потеряв дар речи. Родной брат пришёл мне на помощь, поделился стволовыми клетками — мне сделали операцию, и иммунная система медленно начала приходить в норму, но я всё ещё был инвалидом: находился в кресле-каталке, и за мной нужен был постоянный уход. Я два года провёл в Германии, реабилитировался и снова приступил к работе — теперь я мог помогать инвалидам. Также мне вздумалось торговать музыкальными дисками.
Я понял, что в своей тяжёлой болезни был виноват сам. Я столько лет яро ненавидел своё тело, накачивал его всякой химией и причинял ему боль при каждом удобном случае, что организм взбрыкнул. И правильно сделал, потому что саморазрушение — штука необратимая; не успеешь оглянуться, как окажешься на пороге смерти. Я понял, что нужно принять себя таким, какой я есть: меня сделали люди… не-мужчиной и не-женщиной. Я понятия не имел, как можно поправить ситуацию. Я был чрезвычайно замкнутым и агрессивным товарищем, а всё из-за того, что я свято верил: никому не нужен такой урод, как я. Сейчас я могу взглянуть на себя со стороны — и если не посмеяться над своей глупостью, то хоть понимающе улыбнуться. У меня есть друзья, я могу говорить обо всём открыто, и меня не будут порицать. Меня примут и поймут. Не так давно я поверил, что однажды найду свою вторую половину. «Инакость», отличие от остальных должны обогащать, а не загонять в бутылку. Я наконец определился со своим полом — и по максимуму приблизился к мужскому облику, удалил грудь, начал колоть тестостерон (хотя из-за синдрома нечувствительности к андрогенам он не очень-то помогает моей перекошенной внешности). Я наметил себе миссию — я должен объяснить людям, что никогда они не будут одни — рядом обязательно будет кто-то, кому есть до них дело. Справедливость существует, хотя за нею иногда приходится идти в опасное путешествие.
Я считаю, что врачи совершают большую ошибку, берясь оперировать младенцев. Человек сначала должен решить, кем он является, а потом уже как-то распоряжаться своим телом. Всегда есть риск — что выбор сделан неправильно. Прооперированный гермафродит будет испытывать не только гендерную дисфорию — повторная операция окажется невозможной, и пациент окажется в замкнутом круге. Я, к примеру, никогда не смогу испытывать оргазм: так скальпель «поправил» мои половые органы, что на них живого места не осталось. В медицинских кругах и в прессе не принято говорить о «побочных эффектах» и тех, кто остался за бортом. Родители так пугаются, произведя на свет «человека неопределённого пола», что тут же соглашаются с докторами, что бы те не предложили. Спасибо, что не выбрасывают на помойку. А ведь подростки-интерсексуалы сталкиваются с немного иными проблемами, чем их «сотоварищи»-транссексуалы. Это надо проговаривать. И более тщательно изучать проблему на профессиональном уровне.
Я не боюсь известности, а потому в сентябре 2002 позвонил на радиостанцию FM4, и рассказал свою историю тамошним ди-джеям. Меня отправили к Элизабет Шаранг, делающую молодёжную программу на том же канале. Мы сделали передачу для широкого круга аудитории, на нас обрушился шквал звонков — со мной хотели дискутировать научные деятели, а простой народ просто был не прочь поговорить. Очень редко кто называл меня фриком. Элизабет сама неоднозначно относилась к интерсексуалам, но узнав всё в неприглядных подробностях, прониклась ко мне сочувствием — и захотела снять полнометражный фильм. Со временем она стала мне другом, а также коллегой — ввязалась в «движение по защите гермафродитов от несвоевременного хирургического вмешательства», ездила со мной в Германию на встречи группы поддержки… в Австрии такого нет, увы. Мы отсняли замечательное кино, которое демонстрируют студентам (подумать только!) на уроках. Меня хвалят за смелость — но чтобы её обрести, сначала надо было преодолеть свою трусость».
Текст переведен с личного сайта Алекса в декабре 2013 года
http://www.alexjuergen.at/
